А теперь они надо мной смеются –

те, кто младше меня,

чьих отцов я бы погнушался

поместить с собаками при моих стадах.

И к чему мне сила их рук,

если в них истощилась мощь?

Нищетой и голодом изнурены,

бродят они в опалённой земле,

в разорённом краю, во мраке.

У кустов собирают горькие травы,

и корни дрока – их еда.

Гонят их из среды людей

и, как ворам, кричат им вслед.

Им велят селиться в оврагах долин,

среди скал и в расщелинах земли.

Воют они среди зарослей

и жмутся друг к другу под тёрном.

Отверженный, безымянный сброд,

изгнанный из страны.

А теперь они песней меня язвят,

посмешищем для них я стал.

Гнушаются меня, избегают меня

и в лицо мне плевать не стыдятся.

Аллах сделал меня слабым и беспомощным,

и они распоясались предо мной.

Эти отродья нападают на меня с правого боку,

гоняют меня с места на место

и на погибель мне готовят осаду.

Заграждают мне путь;

всё творят на беду мне –

и никто их не сдерживает.

Как сквозь брешь на меня идут,

всё круша, на меня бросаются.

Ужасы ринулись на меня;

моя слава развеяна, точно ветром,

и уплыло, как облако, благоденствие.

И теперь угасает во мне моя жизнь;

обступили меня дни скорби.

Ночью ноют кости мои;

боль меня гложет, не зная покоя.

Аллах хватает одежду мою неистово;

Он давит меня, как воротник рубахи.

В грязь поверг Он меня,

я стал как прах и пепел.

Я зову Тебя, о Аллах, но нет ответа;

встаю, но Ты лишь смотришь на меня.

Ты безжалостным стал ко мне;

мощью руки Своей гонишь меня.

Ты подхватил, помчал меня в вихре;

Ты швыряешь меня прямо в рокочущую бурю.

Я знаю: Ты к смерти меня ведёшь,

в дом, уготованный всем живущим.

О, никто не поднимет руку на бедняка,

когда тот зовёт на помощь в своём несчастье!

Не плакал ли я о тех, кто в беде?

Разве о бедных душа моя не скорбела?

Но когда я ждал добра, пришло зло;

уповал я на свет, но настала тьма.

Сердце тревогой объято, покоя не ведает;

для меня настали дни скорби.

Хожу почерневший, но не от солнца;

встаю перед людьми и взываю о помощи.

Я теперь брат шакалам

и друг совам.

Кожа моя чернеет и шелушится;

в лихорадке горит тело.

На плач настроена моя арфа,

и свирель моя – на напев печальный.