О человек, рожденный женщиной!

Дни его коротки и полны скорби!

Восходит он, как цветок, и увядает,

исчезает, как тень, безвозвратно.

И вот с него Ты глаз Своих не сводишь?

Его-то и ведешь на суд с Тобою?

[Может ли от нечистого родиться чистый?

Нет таковых.]

Дни его сочтены,

число месяцев Ты ему отмерил,

установил предел, которого ему не перейти.

Так оставь же его, пусть отдохнет,

пусть порадуется прожитому дню,

словно поденщик.

Даже у дерева есть надежда:

срубленное, оно вновь пустит побеги,

и ростки его новые не погибнут.

Пусть состарился его корень в земле,

и омертвелый пень землей покрыт,

но лишь почует воду —

вновь даст побеги, распустит ветви,

словно саженец.

А человек умирает — исчезает безвозвратно,

едва испустит дух — и нет его.

Уходит вода из озера,

мелеют и пересыхают реки,

а человек — в могилу ляжет и не поднимется,

и доколе не исчезнут небеса, не проснется,

не пробудится от сна своего.

О если б Ты сокрыл меня в Шеоле,

если б укрывал меня там, пока не иссякнет гнев Твой,

срок мне установил и вспомнил потом!

Умерев, может ли человек вновь ожить?

Я бы ждал весь срок, неся повинность,

пока не придет мне замена…

Ты призовешь меня — и я отвечу,

ведь возжелаешь увидеть творенье рук Своих…

Тогда каждый шаг мой Ты хранил бы

и грехов моих не примечал.

Преступленья мои были бы запечатаны в свиток,

и вина моя Тобой прощена.

Но осыпаются горы, раскалываются и оседают,

рушатся скалы, сходят с места своего,

сметает камни вода,

разлив ее смывает пыль земную, —

так и Ты надежду человека губишь!

Сокрушаешь его навеки — и уходит он,

лицо его обезобразив,

отсылаешь прочь.

И не знает он — в почете ли его дети?

И не ведает, если они унижены.

Только боль тела своего он чувствует,

только самого себя оплакивает».