Договор заключил я с моими глазами,

чтобы они не глядели с вожделением на девушку.

Ведь что за удел человеку от Бога свыше

и что за наследие от Всемогущего с небес?

Не беда ли суждена грешникам

и гибель – творящим зло?

Разве Он не видит мои пути

и не считает каждый мой шаг?

Ходил ли я во лжи,

и спешили ли ноги мои к обману?

Пусть Всевышний взвесит меня на верных весах,

и тогда Он узнает, что я непорочен!

Если стопы мои от пути уклонялись,

если сердце моё похотливо следовало за моими глазами,

и руки мои осквернялись,

то пусть другие съедят то, что я посеял,

и исторгнется с корнем мой урожай.

Если сердце моё соблазнялось женщиной,

если я выжидал её у дверей ближнего,

пусть жена моя мелет зерно другому,

и чужие люди с ней спят.

Ведь это гнусное преступление,

грех, подлежащий суду.

Ведь это палящий огонь, низводящий до царства смерти;

он сжёг бы всё моё добро.

Если лишал я слугу или служанку справедливости,

когда они были в тяжбе со мной,

то, что стал бы я делать,

когда Всевышний восстанет на суд?

Что я сказал бы,

будучи призван к ответу?

Разве не Тот, Кто создал меня в утробе, создал и их?

Не один ли Творец во чреве нас сотворил?

Если я бедным отказывал в просьбах

и печалил глаза вдовы,

если один я съедал свой хлеб,

с сиротою им не делясь, –

я с юности растил его, как отец,

и всю жизнь заботился о вдове, –

если я видел гибнувшего нагим

и нищего без одежды,

и сердце его не благословляло меня,

за то, что согрел я его шерстью моих овец,

если поднимал я руку на сироту,

зная, что есть у меня влияние в суде,

то пусть рука моя отпадёт от плеча,

пусть переломится в суставе.

Я боялся бед от Всевышнего

и, страшась Его величия,

я не смог бы такого сделать.

Если бы я на золото понадеялся

и сказал бы сокровищу: «Ты опора моя»,

если бы ликовал, что богатство моё несметно,

что так много собрала моя рука,

если, глядя на солнце в его сиянии

или на луну в её сверкающем шествии,

я втайне прельщался сердцем,

и слал им воздушный поцелуй,

то и эти грехи подлежат суду,

ведь так я предал бы Бога небесного.

Если рад я был гибели моего врага,

ликовал, когда он попадал в беду, –

но я не давал согрешить устам,

не призывал проклятия на его жизнь, –

если в шатре моём говорили:

«Мы не насытились его угощением!» –

но и странник не ночевал на улице,

ведь мои двери отворялись ему –

если я скрывал свой грех, как и другие,

в сердце своём прятал вину

из-за страха перед толпой,

из-за боязни перед сородичами,

то я бы молчал и сидел взаперти.

(О, если бы кто-нибудь меня выслушал!

Вот подпись моя под тем, что я сказал.

Пусть Всемогущий ответит теперь;

пусть мой обвинитель запишет своё обвинение.

О, я носил бы его на плече,

надевал его, как венец!

Каждый свой шаг я открыл бы Ему,

и, как князь, приблизился бы к Нему.)

Если взывала против меня земля,

и рыдали её борозды вместе,

потому что я ел её плод и не платил за него

и душу владельцев её изнурял,

то пусть растёт вместо хлеба тёрн

и сорные травы взамен ячменя.

На этом закончились речи Аюба.