А теперь они надо мной смеются –

те, кто младше меня,

чьих отцов я бы погнушался

поместить с собаками при моих стадах.

И к чему мне сила их рук,

если в них истощилась мощь?

Нищетой и голодом изнурены,

бродят они в опаленной земле,

в разоренном краю, во мраке.

У кустов собирают соленые травы,

и корни ракитника – их еда.

Гонят их из среды людей

и, как ворам, кричат им вслед.

Им велят селиться в оврагах долин,

среди скал и в расщелинах земли.

Воют они среди зарослей

и жмутся друг к другу под терном.

Отверженный, безымянный сброд,

изгнанный из страны.

А теперь они песней меня язвят,

посмешищем для них я стал.

Гнушаются меня, избегают меня

и в лицо мне плевать не стыдятся.

Бог сделал меня слабым и беспомощным,

и они распоясались предо мной.

Эти отродья нападают на меня с правого боку,

в бегство меня обращают

и на погибель мне готовят осаду.

Заступают мне путь,

все творят на беду мне –

и никто им не помогает.

Как сквозь брешь на меня идут,

все круша, на меня бросаются.

Ужасы ринулись на меня:

моя слава развеяна, точно ветром,

и уплыло, как облако, благоденствие.

Дни скорби Иова

И теперь угасает во мне моя жизнь;

обступили меня дни скорби.

Ночью ноют кости мои;

боль меня гложет, не зная покоя.

Бог хватает одежду мою неистово;

Он давит меня, как воротник рубахи.

В грязь поверг Он меня,

я стал как прах и пепел.

Я зову Тебя, Боже, но нет ответа;

встаю, но Ты на меня не смотришь.

Ты безжалостным стал ко мне;

мощью руки Своей гонишь меня.

Ты подхватил, помчал меня в вихре;

Ты швыряешь меня прямо в рокочущую бурю.

Я знаю: Ты к смерти меня ведешь,

в дом, уготованный всем живущим.

О, никто не поднимет руку на бедняка,

когда он призывает на помощь в своем несчастье!

Не плакал ли я о тех, кто в беде?

Разве о бедных душа моя не скорбела?

Но когда я добра ждал, пришла беда;

уповал я на свет, но настала тьма.

Сердце тревогой объято, покоя не ведает;

для меня настали дни скорби.

Хожу почерневший, но не от солнца;

встаю в собрании и взываю о помощи.

Я стал братом шакалам

и другом совам.

Кожа моя чернеет и шелушится;

в лихорадке тело горит.

На плач настроена моя арфа,

и свирель моя – на напев печальный.